В 1867 году в Никополь прибыл Виктор Петрович Селезнев, новый полицейский надзиратель, как называли тогда начальника полиции. Это был мужчина тридцати лет, бывший военный. Осенью 1854-го он записался добровольцем во 2-й Драгунский полк, принял участие в Крымской войне, получил ранение в ногу. После войны был уволен за то, что заступился перед командиром эскадрона за товарищей. Служил мелким чиновником, попал под сокращение. Пробовал себя в коммерции, но особо не преуспел из-за отсутствия капитала. В 1866 году нужда заставила его поступить на службу в екатеринославскую полицию. Там он смог в полной мере проявить свои детективные способности, поймав банду разбойников, совершивших дерзкое ограбление в Екатеринославе. После этого случая начальник городской полиции стал поручать ему расследование всех убийств и серьёзных краж. Устав от непосильной службы, Селезнев попросил о переводе его в тихий и спокойный городок Никополь.

Архивное фото Никополя практически в то время, когда случились эти истории

«Вступив в должность полицейского надзирателя Никополя, я вздохнул свободно, во-первых потому, что получил содержание 300 руб. в год, а во-вторых потому, что там не было той суеты и почти ежедневных преступлений, да и подальше я был от начальства. Служба моя в Никополе была делом удовольствия; за время около двух лет краж и серьёзных преступлений не было», – писал Виктор Петрович в своих мемуарах «Воспоминания старого исправника». В Никополе с Селезневым приключились две истории, о которых среди местного населения ходило потом множество разных толков и пересудов. Об этой забытой главе из жизни нашего города я и хочу поведать современным читателям.

История первая: о следователе Кречете и пятерых разбойниках

В ту давнюю пору судебным следователем Никополя был поляк по фамилии Кречет. Дружил он в основном со своими земляками и часто гостил в имении доктора Гарина, поляка из Херсонского уезда, богатого и семейного человека. Кречет нередко бывал по служебным делам в Екатеринославе, и однажды Гарин попросил его во время следующей поездки получить из Приказа общественного призрения 4.400 руб. До введения земства в 1869 году этот Приказ ведал больницами, аптеками, сиротскими домами и богадельнями. Через несколько дней следователь Кречет отправился в Екатеринослав, взяв с собой письмоводителя (делопроизводителя), хотя обычно ездил в одиночку.

«Спустя два дня, перед рассветом, будят меня и говорят, что в 7 верстах от Никополя, у каменного моста, разбойники связали следователя и ограбили, и что он там и лежит. Я сию минуту отправился на станцию, чтобы взять лошадей и поскорее отправиться на место происшествия», – вспоминал полицейский надзиратель Селезнев. На почтовой станции его поджидал на перекладной ямщик Кречета. В дороге ямщик рассказал следующую историю: они со следователем возвращались в Никополь из Екатеринослава. Отъехав 4 версты от предпоследней почтовой станции, Кречет вдруг обнаружил, что забыл на станции серебряную табакерку, и послал за ней кучера. Тот отпряг одну лошадь, съездил и привёз забытую вещь. Затем случилась более серьёзная неприятность: у экипажа Кречета отвинтилась и затерялась в дороге колёсная гайка, а возле моста отвалилось колесо. Не имея возможности ехать дальше, следователь отправил ямщика в Никополь на почтовую станцию, чтобы тот вернулся обратно на перекладной, со свежими лошадьми, и отвёз его в Никополь. Сам Кречет остался в экипаже ждать возвращения кучера.

«Прибыв на место происшествия, я застал такую картину, – писал далее надзиратель. – Открытая неточанка без одного колеса на самой почтовой дороге была опрокинута и из неё всё было выброшено. Следователь со связанными руками и ногами лежал головою на подушке, и во рту у него было несколько бумажек, совсем не мешавших, однако, говорить. Чемодан был открыт, замок в нём сломан и из него выброшены вещи, а также три «дела» с изорванными листами. В двух-трёх шагах от следователя валялись золотой хронометр с такою же цепью довольно полновесною. Прежде всего я освободил его рот от бумажных лоскутков, как видно вырванных из «дел», а затем начал развязывать ему руки и ноги. Он был связан вожжами, оставленными по его требованию ямщиком в экипаже. Руки были связаны совсем слабо; едва дотронулись, узел развязался. Следователь это объяснил тем, что он всё время старался освободить руки. Серебряная табакерка также отыскалась шагах в десяти от него. По освобождении потерпевшего от вожжей и бумажек, он мне рассказал, что вёз из Екатеринослава по поручению доктора Гарина 4.400 руб., и что эти деньги, в отсутствие ямщика, неизвестными пятью злоумышленниками у него отняты. Деньги находились в чемодане, откуда взяты также разные золотые вещи. Злоумышленники после ограбления удалились по направлению к деревне Нечаевке. Ранее явившемуся туда приказчику Нечаевской экономии он не позволил развязать себя для того, чтобы я мог видеть, в каком положении он находится».

Селезнев смекнул, что дело тут нечисто, но ничем не выдал своих подозрений.
Он выразил следователю сочувствие и отправил прибывшего с ним
полицейского в Нечаевку для розыска преступников, а сам отправился в Никополь

Селезнев смекнул, что дело тут нечисто, но ничем не выдал своих подозрений. Он выразил следователю сочувствие и отправил прибывшего с ним полицейского в Нечаевку для розыска преступников, а сам отправился с Кречетом в Никополь. По пути Виктор Петрович попросил следователя описать приметы злоумышленников, но тот ответил, что было темно, вдобавок он сильно испугался и решительно ничего не помнит.

По приезде в Никополь они расстались. Селезнев отправился домой и во время чаепития рассказал жене о своих сомнениях, предупредив, что едет в Нечаевку и если сегодня не вернётся, то переночует у своей двоюродной сестры, живущей неподалёку. Приехав в Нечаевку, он велел полицейскому, отправленному на поиски разбойников, возвращаться в Никополь и сказать там, будто напали на след, сам же поехал прямиком в Екатеринослав. Дорога была неблизкая, и надзиратель добрался туда лишь к вечеру. Он явился к начальнику полиции, доложил ему обо всём и заявил, что подозревает в происшедшем следователя Кречета. Заручившись поддержкой губернатора и прокурора, Селезнев отужинал у начальника и, не теряя времени, отправился обратно в Никополь.

На следующий день вечером Виктор Петрович зашёл к Кречету и застал у него доктора Гарина. «Когда я передал, что все мои поиски злоумышленников остались напрасными, то Гарин чрезвычайно смутился, а Кречет в утешение сказал:

– Поверьте, это ничего не значит. Увидите, приедет следователь по важным делам, так он отыщет деньги и разбойников.

Но видно было по наружному лицу Гарина, что он мало этому верил. Жена Кречета тоже была в большом волнении и произносила только: «Это ужасно, это ужасно». Она жаловалась на то, что им нечем будет жить целый месяц, так как и жалование, полученное в Екатеринославе, также ограблено. При виде искреннего горя Гарина и разыгрываемой супругами Кречет комедии, мне стало тяжело на душе, и так как я был очень утомлён, то не остался ужинать и отправился домой», – рассказывал Селезнев.

На следующее утро полицейский надзиратель допросил письмоводителя, который сопровождал следователя Кречета в столицу губернии, «и от него узнал, что взят он был Кречетом в Екатеринослав неизвестно для чего, прожил там почти два дня, ничего не делая, а затем ему было вручено жалование за месяц и довольно толстый пакет на имя жены Кречета; покупок было очень мало. Кречет приказал ему покупки и пакет отдать жене и предупредил, что это очень важный пакет и его нужно беречь, чтобы не потерять». Селезнев пришёл к выводу, «что Кречет всю эту историю сам подготовил и устроил и ссылается на вымышленный грабёж. Гайка с колеса не могла свалиться сама: её отвинтил Кречет, когда ямщик уехал за табакеркой. По его же приказанию ямщиком были оставлены на неточанке вожжи. Письмоводителя он брал для того, чтобы отослать в пакете жене деньги, принадлежащие Гарину».

Виктор Петрович решил провести у следователя обыск. Пригласив в качестве понятых двух никопольских купцов, он в сопровождении полицейских отправился на квартиру Кречета. «Его и жену мы застали пившими чай; оба при нашем появлении очень смутились. Он взволнованным голосом обратился ко мне с вопросом: «Что это Вы навели целую ватагу полиции и посторонних людей?» – писал в своих мемуарах Селезнев. – Когда я сказал, что мне предстоит сделать у него обыск, он начал горячиться, кричать, что этого не позволит, что это небывалая история – у следователя делать обыск. Жена его пришла в ужас и упала в обморок. Заметно было, что это искусственный обморок, но я всё-таки послал за доктором. Как только я сделал это, она вскочила с кресла и хотела уйти, но я остановил её, предупредив, что если она не исполнит моего приказания добровольно, то я заставлю силой выполнить его. Тут пришёл доктор; я приступил к обыску. Прежде всего был осмотрен комод, и там в первом же ящике я нашёл более 100 руб. денег. Затем при дальнейшем обыске в углу за большим в раме Распятием Спасителя я нашёл все 4.400 руб.». В мусорной корзине надзиратель обнаружил мятый конверт, на котором рукой Кречета был написан адрес его жены. Найденная пачка денег как раз помещалась в этот конверт. Селезнев составил протокол обыска и выписал постановление о домашнем аресте Кречета.

Гарин к тому времени уже вернулся в своё имение, и Виктор Петрович послал за ним нарочного. Второго посыльного он отправил в Екатеринослав, чтобы тот доложил начальнику полиции и прокурору обо всём происшедшем. На следующий день к 10 часам вечера приехал начальник полиции со следователем по особо важным делам «и застал у меня Гарина, который уже получил сполна свои деньги и заявил всем присутствующим, что только благодаря чуду его деньги не пропали, и что он никак не надеялся на такой оборот дела, – вспоминал Селезнев. – Изготовив в надлежащем порядке все бумаги по этому делу, я передал их прибывшему следователю».

…По приговору суда Кречет был лишён всех прав и званий и сослан на поселение в одну из отдалённых губерний Сибири.

(Окончание в следующем номере)

Павел ФИРСОВ.